Новости
Статьи
Журнал о культуре Вологодской области
29.08.2018
2018 Весна
Юлия Шутова
Три года назад режиссер Николай Смирнов представил первый спектакль «Река Оккервиль» в Театре молодого актера. Постановка о том, что мечте иногда лучше оставаться мечтой, как ни парадоксально, стала для него желанным актерским и режиссерским дебютом. Николай Смирнов объясняет, в чем магия рассказа Толстой, рассказывает, что за один телефонный разговор нельзя решиться на поездку в Португалию, но можно договориться поставить спектакль, и, наконец, признается, Симеонов – он это или нет.
Народный костюм
Как формировалась твоя эстетика?
Я учился на филологическом факультете Вологодского педагогического университета, у нас был экспериментальный набор – филолог плюс психолог, и это сделало нас разносторонними специалистами. При этом я не могу сказать, что моя эстетика строится на каком-то конкретном имени или театре, мне нравятся разные стили. Я опираюсь во многом на внутренние ощущения. Конечно, читаю я больше классику – всё-таки филфак окончил, любимые писатели – Гоголь, Толстой, Татьяна Толстая.
В Кемеровской области мужчина застрелил любовника жены - Россия 24
Однако большая часть спектаклей театра поставлена по пьесам зарубежных авторов…
Да, но выбор спектаклей обусловлен разными обстоятельствами. Первая постановка «Река Оккервиль» создана исключительно моими интересами, чаяниями и переживаниями. А потом нам пришлось оглядываться на другие факторы, в частности, на наличие людей в труппе. Вот хочется нам поставить что-то из русской классики, но нет ни персонажей, ни технических возможностей. Сейчас мы формируем репертуар, стараясь учесть и интересы зрителя, размышляем, что нам поможет заявить о себе, охватить разные группы аудитории.
Подбором музыки для спектакля тоже занимаешься ты?
Да, я это люблю, слушаю много музыки – от поп-исполнителей до классики. Если композиция рождает образы, а по телу бегут мурашки, я понимаю: это то, что нужно. Причем часто музыкальная тема находится в неожиданных «местах». У нас постоянно спрашивают, откуда мы взяли финальную композицию «Реки Оккервиль», но я никому не рассказываю – должна же быть какая-то загадка. Но если бы люди узнали, откуда она, то очень удивились бы. Мы не выкладываем ее в нашу группу, но отгадка есть в самом спектакле. Внимательный зритель ее найдет.
Кто ты в обычной жизни?
Сейчас моей обычной жизнью становится театр, а вообще я учитель литературы. Мне нравится работать с детьми.
Ты помнишь, как возник твой интерес к театру, эта спонтанная мысль: хочу играть?
Мне кажется, я всегда хотел быть актером, а недавно вспомнил один эпизод из детства, связанный с этим. Это был класс пятый-шестой, и с лагерем мы ездили в Кирилло-Белозерский музей-заповедник. Я заговорил с взрослыми туристами, которые там гуляли, и они спросили меня, кем я хочу быть, когда вырасту. Я ответил: актером. Какой-то мужчина дал мне визитку и сказал, что если я приеду поступать в Москву, то могу ему позвонить. Мои сопровождающие были несколько шокированы. Я так понял, что это был кто-то довольно известный, просто неизвестный в тот момент для меня. Получается, уже тогда я мечтал быть актером.
Я родился в небольшом поселке в Вологодской области, там же учился, и театрального кружка там не было, выбирать было не из чего, и я стал заниматься народными танцами в кружке хореографии. Конечно, выступал каждый год на праздниках вроде Масленицы, Дня села... И только на третьем курсе университета я поступил в студию при Вологодском драматическом театре, занимался там примерно четыре месяца. Это была моя первая попытка профессионального обучения – в 20 лет. Когда я окончил университет, то практически смирился с мыслью, что не стану ни актером, ни режиссером. И в этот момент я оказался в «Чайке», в Театра молодого актера. Это был январь 2013 года. Я и Дарья Глебова, с которой мы и начинали «Театр Оккервиль», стали последними учениками студии под руководством актрисы драмтеатра Натальи Воробьевой. Прошло два года, и от студии ничего не осталось – не было взрослых артистов. Мы с Дашей что-то пробовали, обращались к разным режиссерам. Наталья Воробьева сказала, что нас двое, и ставить что-то бесполезно. Мы помыкались-помыкались, а потом решили, что я могу поставить спектакль сам, и так появилась «Река Оккервиль».
А вообще твой дебют на сцене – это что?
В Театре молодого актера у нас был японский спектакль «Повесть о прекрасной Отикубо», где я играл оруженосца главного героя. Но вообще своим дебютом я считаю «Реку Оккервиль». Это и режиссерский дебют, безусловно, и актерский в чистом виде. Именно этот спектакль показал, что мы не студенческий театр, а нечто большее.
Ты говоришь, что вы работаете в традициях русского психологического театра. Поясни, что имеется в виду.
То, что мы не позиционируем себя как новаторский и авангардный театр, не предлагаем принципиально новой актерской подачи, не пытаемся создать новое прочтение художественного текста. Мы углубляемся в психологизм: ищем логику поступков героев, но не надумываем ее.
Вернемся к созданию «Реки Оккервиль» и собственного театра. Расскажи, как это происходило.
Это было три года назад. Но когда у нас вышла «Река Оккервиль», мы не позиционировали эту постановку как открытие собственного театра. Я прекрасно помню, как это начиналось. Был декабрь 2014 года, мы созвонились с Дашей, и между делом я сказал: я всегда хотел быть режиссером, давай я поставлю спектакль. Она говорит: давай. Казалось, что это разговор, который дальше ни к чему не приведет – что-то запланировали вроде того, что неплохо бы летом в Португалию поехать. Прикинули, сколько времени нужно, решили, что три месяца, а премьеру сыграем в День театра. Позже я разложил работу по месяцам, и мне показалось, что всё реально. Первого января, прямо в Новый год, я сел за текст. В те праздники мы работали: играли детские спектакли, выступали на уличных представлениях, а в перерывах обсуждали «Реку Оккервиль». И через три месяца вышел спектакль. Это первая часть истории.
А дальше… Мы не ожидали, что будет такой эффект, что получится настолько хороший спектакль. Конечно, он не был таким, как сейчас. Сейчас мы сыграли его почти 50 раз – это колоссальный опыт и учеба. Мы выросли и чувствуем это сами. Но и тогда спектакль собрал положительные отзывы. И с этого момента началась вторая часть этой истории – мы стали «строить» театр: думать над организацией театрального процесса, над тем, как продавать билеты. Это, к сожалению, отнимает много сил, особенно в первое время, когда о тебе никто не знает, и ты не можешь добиться элементарных вещей, например, попасть в центральную кассу. У меня был целый год, когда почти каждый мой разговор начинался с фразы: меня зовут Николай, и я представляю Театр молодого актера. Пришлось учиться, так сказать, продавать себя.
Почему первым спектаклем стала именно «Река Оккервиль»? Что такого магического в этом произведении Татьяны Толстой?
Сам рассказ магический. Он со мною очень давно, и я постоянно его перечитывал. Когда у меня был эмоциональный подъем или, наоборот, упадок, я доставал Толстую и читал «Реку Оккервиль». Мы сразу решили, что первым спектаклем театра станет «Река Оккервиль». На первой открытой репетиции к нам подошла художник театра и сказала, что мы взяли интересную тему – мечты. А я тогда впервые осознал, что спектакль, действительно, о мечте. Но думаю, что когда ты распутываешь этот клубок тем и смыслов постепенно, – это лучше, чем когда у тебя изначально есть определенный взгляд на произведение. Тогда ты подчиняешь все уже имеющейся у тебя интерпретации и можешь не заметить что-то не менее важное. А тут мы двигались как бы в полутьме и постепенно осознавали главные темы, акцентировали их.
Расскажи о труппе театра.
Труппа театра – это наша самая большая проблема. У нас много идей и сил, но не хватает профессиональных актеров. Мы не любительский театр и пытаемся транслировать эту мысль. Поэтому наш костяк – это я и прима Дарья Глебова. Мечта у нас уже третья сменилась – Мечты выходят замуж, но на эту роль не так сложно кого-то найти… В «Королеве красоты» у нас играла Наталья Брусенская, бывшая актриса драмтеатра. Сейчас она живет в Москве, мы, конечно, надеемся, что она сможет выбраться в Вологду, и «Королеву красоты» мы еще сыграем. В «Игре на вылет» задействован Анатолий Перевозников – он работал в театре «Раекъ».
Ваше сценическое пространство своеобразно. Это создает проблемы при подготовке спектаклей?
Мы по-разному к нему относились: сначала ненавидели, а сейчас очень любим. Конечно, оно сложное, непросто работать со звуком, поскольку из-за балкона он уходит наверх. Для меня как для режиссера проблему создает столб посередине. В «Реке Оккервиль» это круглое пространство хорошо работает, можно сказать, мы шли именно от него, создав пластинку, на которой живет главный герой. Но именно из-за сценического пространства этот спектакль сложно вывести на фестиваль, постановка требует круглой сцены с балконом.
Поговорим о «Королеве красоты» и «Игре на вылет». Они выполнены совсем в другой стилистике, более динамичные, отчасти провокационные. Ты сознательно выбирал такие неоднозначные постановки?
Это более техничные спектакли для меня как для режиссера. Может быть, актерская игра там интересней, чем в «Реке Оккервиль», но для души я ставил именно ее. Да, «Королева красоты» – наш самый провокационный спектакль, но так получается, что в каждом спектакле мы стараемся сделать что-то необычное. В «Реке Оккервиль» это сцена, где на Симеонова льется поток воды, в «Королеве» – обливание «кипящим маслом», использование грубой лексики, характерной для жанра треш. В «Игре на вылет» мы также подходим к весьма табуированной теме. За «Королеву красоты» возьмется не каждый режиссер, потому что это жесткая неоднозначная пьеса, и поставить ее в театре с уже сформировавшейся аудиторией или с госфинансированием – определенный риск. Но тогда у нас еще не было большой аудитории, мы не тратили ничьи деньги, и мы подумали: почему нет, ведь Мартин Макдонах – один из самых кассовых драматургов. Кроме того, пьеса идеально раскладывалась на актеров.
Что касается «Игры на вылет»… Мы начинали совсем другой спектакль, репетировали, готовились к сезону 2017 года. Но мне не понравилось. Взяли новый текст, дело дошло до репетиций – и тут актриса отказалась играть. «Игра на вылет» в тот момент не была у меня не то что в шорт-листе того, что я бы хотел поставить, – даже в лонг-листе не была. Я знал о ней и думал, что когда-нибудь поработаю с этим текстом. А после двух проколов решил: есть я и Толик, не будем никого искать, сделаем спектакль для двоих – и мы поставили «Игру на вылет».
Побывав в шкуре Эндрю Уайка («Игра на вылет») и Симеонова («Река Оккервиль»), что ты извлек для себя? Какой герой больше ты?
Когда знакомые приходят на спектакль, потом каждый раз от них слышу: главный герой – это ты. Я переспрашиваю: Симеонов – это я? Они говорят, да. А вот Рей – такой грубоватый парень из «Королевы красоты» – это я? Да, говорят, это ты. Ну а Эндрю Уайк – я? И снова да. Но ведь это совершенно разные персонажи! И я понимаю: это значит, что я нормально играю. То есть люди верят, что это для меня органично. Конечно, я в большей степени Симеонов. Но Симеонов – это я образца 2015 года, это мое прошлое состояние, и я думаю, хорошо, что я зафиксировал и засахарил его в «Реке Оккервиль», могу в него окунаться и жить как раньше.
Что для тебя режиссура и что для тебя актерское ремесло? Каково это – иметь полную свободу и при этом знать, что на тебе и полная ответственность?
Ответственность – да, но вообще я самый счастливый актер, в рамках провинциального города точно. Потому что я могу выбирать, что я хочу ставить и играть. Я, конечно, так не делаю (смеется) . До недавнего времени я был абсолютно уверен, что я больше режиссер. Театр – это всегда определенный набор типажей, есть там герои-ромео, высокие, молодые, красивые; есть гамлеты, которые живут на надрыве, – пять-семь типажей. И я попадаю в очень ограниченный диапазон тех, кто обычно играет детей и стариков. Каждый раз, когда мы начинаем спектакль, я думаю: ну, это вообще не про меня. Есть в «Королеве красоты» сорокалетний рабочий, и мне казалось, я буду смотреться в этой роли глупо. А со временем увидел, что у меня получается. Сейчас, спустя три года внутритеатральной жизни, я поверил в себя. А что касается режиссуры, то она мне интересна, тут я уверен в себе, и планы у меня большие.
«Река Оккервиль» долго не игралась, и вот в этом году вы возобновили показы. Как происходит возвращение в образ, создание и примерка нового образа?
Про Симеонова я знаю всё от начала до конца, мне не нужно делать ничего особенного, чтобы вернуться в этот образ, это живет во мне на уровне ощущений. Я иду по улице, начинаю проговаривать текст и погружаюсь в него. Мы не играли спектакль год, но текст мне не нужно было повторять.
Если говорить о примерке нового образа, процесс может идти по-разному – зависит от того, насколько далеко от тебя герой. О нем нужно всё знать, ты начинаешь «ковырять» его биографию, если ее нет, то придумывать. С Симеоновым мы много придумывали: кто его родители, откуда он… После этого героя начинаешь оценивать по-другому. Ты ищешь для него пластику: как он будет ходить, сидеть. В любом случае есть то, что ты берешь от самого себя, даже если персонаж – это совсем маленькая часть тебя, и ты никогда не пользуешься этой стороной личности.
А что помогает возвращаться и становиться снова Николаем после игры в других людей?
Вернуться в себя помогает уборка – спектакль заканчивается в 9 вечера, и нам нужно быстро освободить помещение, убрать декорации. Через физический труд ты очень легко возвращаешься в реальность. Поначалу после «Реки Оккервиль» у меня очень болело сердце, я плохо спал. Но это идет от непрофессионализма, когда ты не отделяешь себя от героя. С течением времени я научился отделять себя от сценического образа.
Говорят, актерам нужно постоянное одобрение. Ты согласен с таким утверждением? Расскажи о своем взаимодействии с публикой.
Одобрение, конечно, приятно. Мне кажется, поклон после спектакля для публики более восторженный момент, чем для актеров. Я выхожу на поклон не за любовью, зачастую в этот момент ощущается огромная эмоциональная усталость. А вот когда обсуждаем спектакль, читаем отзывы в группе, то похвалы приятны. Мы редко слышим отрицательные отзывы, но если человек объясняет, что именно ему не понравилось, это меня не обижает. Обижает, если тебя игнорируют сразу, даже не побывав в театре, не узнав, что ты можешь и чего не можешь. Если говорить о взаимодействии, то в «Реке Оккервиль» я работаю непосредственно с залом. А вот в «Игре на вылет» смотреть на зал нельзя. Этот спектакль играется с так называемым эффектом четвертой стены: нет никакого зала – на его месте стена. И если я бросил взгляд на зрителей, значит, я прокололся и не верю в эту четвертую стену. В театре есть и такое понятие, как апарт, когда ты обращаешься непосредственно к зрителю, а герои на сцене твоих слов как бы не слышат. Но я избегаю этого приема – по мне, этот момент заигрывания с залом разрушает спектакль.
Есть ли эпоха в истории российского театра, в которой ты хотел бы оказаться, если бы у тебя была машина времени?
Нет такой эпохи – у меня скорее пространственные предпочтения, нежели временные. Мне нравится театр сейчас. Нечасто удается бывать в столичных театрах, но следить за тем, что там происходит, можно. Из последнего мне понравились «Сказки Пушкина» в Театре наций – меня восхитил этот авангардный спектакль. В январе я побывал на спектакле Юрия Бутусова, который сейчас уже стал культовым режиссером. Пару лет назад осуществил свою мечту и съездил на МХАТовский «Вишневый сад» с Ренатой Литвиновой.
Над чем сейчас работает театр?
У меня есть короткий список того, что я хочу поставить в ближайшее время. В марте мы начнем работу над новой постановкой. Если все будет получаться, то закроем сезон премьерой. Если нет, то начнем с премьеры следующий сезон.