Новости
Статьи
Илья и Эмилия Кабаковы: «Искусство и есть вся наша жизнь»
28.08.2018
Какой будет выставка в Тейт Модерн? Какая она будет по объему? По каким принципам отбирались работы?
Выставка в Тейт Модерн действительно самая настоящая наша ретроспектива, несмотря на то, что даже она не будет максимально полной. Вопреки множеству сделанных нами выставок, в названиях которых встречалось слово «ретроспектива», они на самом-то деле таковыми не являлись. Просто были экспозициями, построенными по определенному плану, вокруг некоего концепта, то есть были тотальными инсталляциями.
Какие произведения на выставке будут самые ранние, какие — самые поздние?
К выставке в Тейт Модерн работы отбирались именно для ретроспективного показа: картины, рисунки, инсталляции, модели, начиная с самой первой концептуальной картины «Футболист», которую Илья сделал в 1964 году и которую мы считали пропавшей. Но неожиданно она снова вышла на свет, и мы сумели ее выкупить. А далее идут картины 1950-х, 1960-х, 1970-х, 1980-х и, в самом конце, 1990-х годов, вплоть до работ сегодняшнего дня. Проект в Тейт охватывает промежуток от поздних 1950-х до новейших работ 2017 года.
Какие ваши выставки запомнились вам как самые важные?
Сейчас трудно сказать, какие выставки были (или запомнились) самыми важными, но, безусловно, в первую очередь хочется упомянуть выставку в галерее Рональда Фельдмана в 1988 году, затем Documenta в Касселе 1992 года, Венецианскую биеннале 1993-го, выставку в Стеделейк-музее с инсталляцией «Большой архив», ну и Центр Помпиду, где мы построили на двух этажах практически целый город — «Мы здесь живем» (1995). Также важными были проекты в МоМА («Мост», 1991) и в парижском Гран-пале, где в рамках Monumenta мы построили уже настоящий город («Странный город», 2014).
Я сейчас не упоминаю выставки в России (первой стала выставка«„Случай в музее“ и другие инсталляции» в Эрмитаже в 2004 году, организованная при содействии Stella Art Foundation. — TANR). Для нас это было, с одной стороны, невероятно сильное впечатление от «возвращения», а с другой — мы испытали там странное чувство, что мало кто, кроме очень близких нам по духу и по мировоззрению людей, понял содержание этих выставок. Особенно выставку в «Гараже» («Альтернативная история искусств» в 2008 году. — TANR), которая являлась и тотальной инсталляцией, и чистым концептом, но воспринималась многими как ретроспектива. Хотя, возможно, мы ошибаемся.
Вы говорили, что осенью также состоится ваша выставка в вашингтонском Музее Хиршхорна. Что войдет туда?
Эта выставка — такая, как бы ностальгическая прогулка в прошлое. Дело в том, что в 1991 году именно в этом музее открылась наша первая настоящая музейная выставка в Америке, персональная, а не групповая.
Выставлена тогда была инсталляция «Десять персонажей», и я помню свой разговор с охранником этого музея о том, что такое «коммунальные квартиры», и о страстях, бушующих на крошечном пространстве, в котором люди, насильно поставленные в условия совместного существования, вынуждены соседствовать на протяжении всей своей жизни. О любви и ненависти, о ссорах и взаимной поддержке, о странном феномене коллективного человеческого симбиоза. После открытия выставки для посетителей куратор, Илья и я шли по залам и вдруг услышали и увидели нашего охранника, с большим энтузиазмом рассказывающего группе посетителей о замысле художника. Мы, конечно же, были от этого в восторге, в отличие от куратора, который сказал: «Мы ему не за это платим, а за то, чтобы он охранял выставочное пространство».
В сентябре мы покажем модели наших реализованных и нереализованных проектов. Когда мы купили в Америке дом и построили здесь несколько зданий, появилась идея создать «музей нереализованных проектов». Теперь, 20 лет спустя, многие из них уже воплотились в реальности, но огромное их число, вероятнее всего, так и останется в статусе «нереализованных».
Отличается ли подготовка выставок в Америке, Европе и в России?
Довольно странный вопрос. Отличаются институции, их состав, кураторы и группы людей в этих музеях, где мы работали или работаем.
Кстати, самая лучшая и легкая работа, благодаря двум обстоятельствам, состоялась именно в московском «Гараже». Даша Жукова мгновенно реагировала на любую жалобу (а жаловаться было на что: после реконструкции в помещении мельниковского гаража еще не было дверей, текла крыша, и так далее, и так далее). И конечно же, фантастической была работа Александра Старовойтова, руководившего всей постройкой (тотальной инсталляции «Альтернативная история искусств». — TANR), с которым мы будем делать в следующем году ретроспективу в Третьяковской галерее (она переедет туда из Тейт Модерн, но будет расширена).
И второй такой же легкой вышла выставка в Гран-пале на парижской Monumenta, хотя там мы трудились по 24 часа без выходных 18 дней. Вместе с нами работало 100 человек. Нашим куратором был Жан-Юбер Мартен, один из лучших кураторов мира.
Также все было очень хорошо сделано на выставке в московском Мультимедиа Арт Музее Ольги Свибловой («Утопия и реальность? Эль Лисицкий, Илья и Эмилия Кабаковы» в 2013 году. — TANR). Все выполнялось четко, вовремя, без каких бы то ни было проблем. Две Ольги там прекрасно все организовывали: во-первых, сама Ольга Свиблова, во-вторых, Ольга Нестерцева, правая рука Свибловой.
Так что можно сказать, что нам очень везет с подготовкой проектов. А самыми сложными, по разным причинам, оказались выставки в парижском Центре Помпиду и амстердамском Стеделейк-музее.
Какие выставки у вас запланированы на ближайшее время и что вы собираетесь там показывать?
Все выставки у нас распланированы вплоть до 2022 года. Но пока это только планы: реальность не всегда дает возможность их выполнить, теперь уже из-за возраста и по состоянию здоровья.
Например, на 2018–2019 годы запланирована ретроспектива в Dallas Contemporary в американском Далласе — с огромным пространством, где можно сделать фантастически хорошую и интересную выставку.
Художественный музей Сэмюэла Дорски в Нью-Палце (штат Нью-Йорк, США. — TANR) открыт при университете, поэтому там мы будем работать вместе со студентами.
На апрель 2018 года запланирована выставка в Ростоке, потом будут выставки в Берлине и Мюнхене.
Инсталляция «Корабль толерантности» сейчас показывается в Риме. Мы делали ее вместе с Ватиканом (и персонально с папой римским) и Министерством образования Италии. Также этот проект готовится к показу в Лондоне, Осло, Ростоке, Вашингтоне и Палермо. Лучше всего он был сделан в швейцарском Цуге, где в его подготовке участвовало 4 тыс. детей и их родителей, простых жителей города и пациентов из домов престарелых, а также беженцев из самых разных стран. Музей и мэрии трех городов провели программу проекта так широко, как еще нигде не было сделано. Сейчас они помогают осуществить эту программу в других городах Швейцарии.
Планируются ли какие-то выставочные или арт-проекты в России в ближайшее время?
Сначала в феврале 2018 года ретроспектива из лондонской Тейт Модерн переедет в Государственный Эрмитаж, затем ее, уже в сентябре будущего года, покажут в Новой Третьяковке на Крымском Валу.
Где вам лучше всего работается?
Лучше всего работается дома (если вы спрашиваете именно о творческой работе) — там, где Илья пишет картины и где нами разрабатываются планы всех проектов и выставок.
Часто ли вы пользуетесь компьютером и как именно?
Илья не пользуется не только компьютером, но даже телефоном. Я использую компьютер в основном для коммуникации: почта, Skype, новости, а также распечатываю для Ильи статьи на русском, если нахожу в Интернете что-то интересное.
Компьютер и Интернет влияют на развитие искусства?
Это нужно спросить у тех современных художников, которые используют компьютер для создания произведений искусства. Мы на этот вопрос ответить не можем.
Как нынешнее российское искусство выглядит в интернациональном контексте?
Поскольку мы не живем в России, то не можем судить о современном российском искусстве. Как везде и как всегда, в России есть очень интересные художники и есть просто плохие.
Сейчас много говорят о кризисе искусства. Есть ли из него какие-то выходы или эта ситуация будет вечной?
А разве когда-нибудь не говорили о кризисе искусства? Загляните в старые искусствоведческие журналы, в статьи старых художников, критиков и искусствоведов.
Какую стадию, на ваш взгляд, проходит современное искусство?
Следующую стадию, которая идет сразу же за предыдущей. Сейчас можно говорить о торжестве денег, рынка и прочих трагических обстоятельствах современного мира вообще и искусства в частности. Впрочем, совсем недавно я прочла книгу о том, как художники Возрождения посылали заказчикам счета за выполненные работы и как они их оценивали... Так что комментировать современную ситуацию я лучше не буду.
Насколько вам важно участие в различных биеннале?
Конечно, в свое время это было очень интересно, когда общая ситуация и атмосфера на международных проектах были совершенно другими. Там тогда существовало содружество художников, в котором каждый хотел стать лучшим, но одновременно процветало и ощущение товарищества. Культурное и историческое значение этих огромных выставок было чрезвычайно важным. И нам повезло, что именно тогда Венецианская биеннале и Documenta были большими тематическими проектами, организованными крайне талантливыми кураторами, такими как Харальд Зееман, Джермано Челант, Жан-Юбер Мартен, Роберт Сторр и многие другие.
Сегодня в мире проводится слишком много всяких биеннале, и мы уже, честно говоря, просто не можем в них участвовать. Нет сил. Вот сейчас участвуем в Первой триеннале Армении и в биеннале во Владивостоке. Но поехать туда мы уже не можем.
Жив ли концептуализм? Помогает ли ему или мешает актуальная политическая обстановка в России?
Конечно, жив. Сама система его является невероятным концептом. Что же касается концептуализма как художественного явления, то тут нужно спрашивать тех, кто живет в России: Андрея Монастырского, Елену Елагину, Игоря Макаревича и других действующих художников.
Сохранились ли личные и творческие связи внутри круга отцов-основателей русского концептуализма и их последователей?
Какие-то связи сохранились, какие-то исчезли. Это уже зависит от конкретных людей и отношений между ними, всяческих жизненных ситуаций. Очень сложно все это объяснить, но, в принципе, можно сказать, что близкие нам по мышлению люди были и остаются нашими друзьями. Остальных просто жизнь отвела.
Вы следите за современной русской литературой? Есть здесь что-то вам интересное? Акунин, Пелевин, Улицкая, Сорокин?
Я крайне редко читаю русские книги. Только поэзию, причем только классическую. Илья читает только по-русски, но это в основном книги по искусству. Или же это поэзия, классическая литература, статьи, которые я нахожу для него, мемуары, жизнеописания, тексты Владимира Сорокина и Бориса Гройса, Михаила Эпштейна.
Какие критические тексты, кроме Гройса, и интерпретации вашего творчества вам наиболее близки?
В первую очередь это, безусловно, Роберт Сторр и Мэтью Джесси Джексон. И помимо них, существует масса западных историков искусства, пишущих о русских художниках, в том числе о наших работах. Зачастую это весьма интересные и профессиональные интерпретации.
Отличается ли воздействие оперных декораций от того, как работают тотальные инсталляции, описанные в цикле лекций «О тотальной инсталляции»?
Мы никогда не работали в театре на постановке опер. Мы лишь делали инсталляцию, которая использовалась для постановки оперы внутри этой инсталляции. Разница здесь только в том, что в театре зритель сидит снаружи, а актер находится внутри тотальной инсталляции, тогда как в музее зритель является еще и актером. Поскольку он находится внутри и, продвигаясь по инсталляции, фактически «играет» роль, предназначенную для него художником.
Нам повезло несколько раз работать с Жераром Мортье, знаменитым импресарио, директором музыкального фестиваля в Зальцбурге, в Бохуме, в конце жизни ставшим главным дирижером и художественным руководителем Королевского театра в Мадриде. Этот человек как бы являлся современной реинкарнацией Сергея Дягилева.
Вы говорили о страхе, сопровождающем жизнь в коммуналке. Со временем не ослаб ли этот страх? Вам по-прежнему страшно?
Я никогда не жила в коммуналке, и вообще у меня нет чувства страха, и никогда не было.
Есть ли критерии успешности и «правильности» художественного творчества, помимо денежных?
Финансовый успех никогда не был для нас мерилом успеха. Илья никогда не делал работы (картины, рисунки и инсталляции) «на продажу». Именно по этой причине у нас не так много коллекционеров. Наши работы рассчитаны в основном на музейные пространства, на музейных зрителей, историков искусства, но не на какого-то конкретного коллекционера. Адресатом нашей работы всегда была история искусства, история культуры.
Художник должен быть голодным или сытым?
Простите, но это не очень умный вопрос. Художник должен быть прежде всего художником, а дальше уже как судьба определит.
Искусство должно быть элитарным или доступным?
Искусство должно поднимать массы до своего уровня, но никогда не опускаться до уровня масс.
Искусство помогает в жизни? Как опыт, приобретенный во время работы, переплавляется в преимущества вашей частной жизни?
Искусство и есть вся наша жизнь, поэтому нам невозможно ответить на этот вопрос. У нас практически нет никакой частной жизни.
Правильно ли утверждение, что главным результатом деятельности современного художника является он сам или миф о нем?
Главным результатом деятельности художника являются его работы, все его творчество. Видимо, мы мыслим с вами по- разному, потому что мне такой вопрос даже не пришел бы в голову.
Следите ли вы за тем, что происходит в других видах искусства?
Нельзя жить в мире искусства и при этом не следить за тем, что происходит вокруг. Мир меняется очень быстро, и постоянно приходят новые, молодые художники, писатели, режиссеры. Для нас они крайне интересны.
Ходите ли вы в оперу, смотрите ли телевизор?
Мы ходим в оперу, на балет и на концерты всегда и везде. Правда, сейчас, из-за того, что Илья не очень хорошо себя чувствует, все это ограниченно. Но, поскольку наши внуки — профессиональные музыканты, мы ходим на их концерты, а иногда они приезжают в гости и устраивают концерты у нас дома.
С драматическим театром ситуация выглядит более проблематично из-за тонкостей английского языка, но иногда — впрочем, крайне редко — мы ходим и на такие спектакли.
Когда бываем в Москве или в Санкт-Петербурге, то ходим в театр почти обязательно. В сентябре я была всего один день в Москве, но сходила в Большой. Когда мы приезжали вместе с Ильей, то всегда шли в театр к Петру Фоменко.
Читаете ли вы книги или посещаете кино? Голливуд — это вообще хорошо или плохо?
Мы читаем книги, ходим в кино, смотрим фильмы. Голливуд — это «фабрика грез», и, как любые грезы, любая фантазия, они воплощаются либо хорошо, либо никак, попросту бездарно. Мы стараемся смотреть только то, что уже проверено другими. Недавно посмотрели «Левиафан». Просто прекрасный фильм! Очень долго отходили от впечатления тотальной безнадежности.
Каких композиторов вы слушаете?
Илья работает под музыку Шопена, Моцарта, Прокофьева, Баха и так далее. Часто включает романсы, но только в хорошем исполнении. Но в основном он работает только под классическую музыку. У нас огромная коллекция записей. Часто, когда Илья рисует, он поет сам. К тому же, в студии нет телефона, поэтому от работы никто и ничто не отвлекает.
Музей Хиршхорна, Вашингтон
Илья и Эмилия Кабаковы. «Утопические проекты» 7 сентября 2017 – 4 марта 2018Тейт Модерн, Лондон
Илья и Эмилия Кабаковы. «В будущее возьмут не всех» 10 октября 2017 – 28 января 2018